Ты  - Кэролайн Кепнес

Он любит тебя, хочет тебя и уже расставил свои сети. Слепой все улыбается, затем встает и двигается на ощупь к выходу. Мы все охотники. Перематываю.

«Рассказал Диане, что Бек мне снится. Естественно, она посоветовала немедленно прекратить терапию. Я и сам на ее месте предложил бы то же самое. Но я не могу! Бек все больше мне открывается. И даже решилась рассказать о своей зеленой подушке, которую использует для мастурбации. Подушка для мастурбации! Подоплека такова, что когда отец ушел из семьи, он попросил ее мать отправить ему по почте его зеленую шейную подушку, и та покорно согласилась, однако Бек ее выкрала. В моих фантазиях она приходит ко мне в кабинет и просит потрогать подушку. Я отказываюсь, и тогда она усаживается ко мне на колени. Эти образы меня преследуют, я даже рад, что стиральная машина то и дело ломается, можно спокойно запереться в постирочной и подрочить. Я представляю, что, когда вхожу в нее, Бек стонет и называет меня рок-звездой и секс-звездой. Мне снова хочется жить, хотя я и ощущаю себя предателем. Будто изменяю Бек со всей моей семьей».

Слепой уже вышел, я проехал свою остановку, уши болят от наушников – дешевое говно! Выдергиваю их из телефона и швыряю в стекло напротив. Люди пялятся на меня. Да пошли все в жопу! На первой же остановке вылетаю из вагона. Меня переполняет злоба. А ведь я этому уроду открыл душу!.. Готов голову себе оторвать за такую глупость.

Поворачиваю за угол и – пожалуйста! – Карен, мать ее, Минти расселась у меня на крыльце с гребаной корзиной для пикника. Я думал, кошки умнее, расчетливее.

– Сюрприз! – визжит она.

Хочу подняться наверх и швырять пишущие машинки, пока стены не обвалятся и не погребут под собой всех мышей в мире, но дорогу мне преграждает Карен Минти – моя девушка! – и в руках у нее корзинка для пикника. Никогда не видел корзину для пикника вживую, только в книжках и в мультфильмах. И я, черт побери, не хочу на пикник. Чувствую запах чеснока, розмарина и крема, который Карен каждый день старательно втирает в свое острое гладкое лицо. Все кончено. Ей не нужен такой идиот, как я. Знай она, что я платил женатому мудаку, который мечтает трахнуть любовь всей моей жизни, она не стала бы готовить для меня пикник. Говорю ей, что не голоден.

Но она голодна. Тянется ко мне. Я отстраняюсь.

– Джо, что за хрень?

Я не Джо, я Дэн Фокс. Повышаю голос:

– Черт, Карен! Ты намеков не понимаешь?

Вот и все. Она вскакивает, ее трясет.

– Да пошел ты!

– Это разумно.

– Засунь себе свой разум знаешь куда?! Думаешь, об меня можно ноги вытирать? Потрахал и бросил? Я что, кукла, по-твоему?

– Да. Именно так.

И это правда. Оказалось, что я вообще не разбираюсь в людях. Ты – шлюха, Ники – мудак, милашка Карен – подстилка, лопающаяся от сдерживаемой ярости. Или от огорчения? Ее колотит дрожь, и корзинка в руках мелко трясется. И я чертов болван, а она эксфузионист, который меня любит. Меня! Если б Ники не запал на тебя, ничего этого не случилось бы. Но он хочет тебя, и запах из корзинки умопомрачительный, и я идиот.

– Сядь, – говорит Карен Минти, я позволяю ей усадить меня на крыльцо. Она очень старалась, в корзинке полно еды. У нее большое сердце; в прошлом месяце она притащила пылесос и отдраила мне всю квартиру. Надела крохотные шорты и топик и пропылесосила все углы и закоулки, о которых я даже не знал.

– Ты же не хочешь, чтобы завелись мыши, – заявила она. – Иначе я сюда ни ногой.

Однако уборка не рождает любовь. И это тоже вина Ники – он велел мне найти кошку. И я нашел. Карен готова остаться со мной навсегда и настрогать мне детей, когда я попрошу, и работать сверхурочно, чтобы мы могли раз в год ездить во Флориду. И все это чудесное будущее здесь – в корзине для пикника. Розмарин пахнет божественно. Но дело в том, что она в жизни не слышала про Полу Фокс, не смотрела «Магнолию», не пыталась соблазнить своего психотерапевта. А этот мудак Ники заморочил ей голову и разбил сердце.

– За что ты на меня злишься? Я думала, тебе понравится идея с пикником. Погода отличная.

– Карен…

– К черту! – орет она, понимая, что я ее бросаю. Вскакивает со ступенек и в слезах убегает. Больше мы не увидимся.

Забираю корзинку с собой наверх, в чисто вылизанную и теперь пустую квартиру, и принимаюсь за пир: куриные грудки, жареная картошка, цветная капуста в сливочном соусе и вино прямо из бутылки. Прощальный ужин. Дэн Фокс мертв, а Ники ждет расплата. У меня нет выбора, Бек. Я слушаю его записи всю ночь. Он овладел тобой в самом безопасном месте в мире – в твоей голове. Он – мышь в твоем доме. Он внушил тебе, что ты его любишь. Мы не сможем быть вместе, пока он контролирует твои мысли. Доктор Ники – это… доктор Ники. Ненасытный женатый боров.

Он здорово ошибся насчет меня. В моем доме не мышь. А свинья.

Давно я не подходил так близко к школе. Много воды утекло. Над входом в школу № 87 по Семьдесят восьмой улице висит девиз: «Одна семья под солнцем». Утро я провел на ступеньках Музея естественной истории, попивая кофе, разыскивая информацию про Ники и поджидая, когда уже семьи начнут вылезать из кроватей «под солнце». Поиски я начал с «Пиццы Ники», и они привели меня к пригороду в Форест-Лейк, там у брата Ники домик. Раскопал я все это благодаря его свояченице Джеки, такой же бесстрашной, как Карен Минти, только при этом еще ведущей паблик в «Фейсбуке» и активно строчащей всякие отзывы: «Ради “Пиццы Ники” не грех и из Манхэттена выехать». Она туда постоянно шастает и постоянно постит фотографии напряженного Ники в кругу семьи. Он, пожалуй, устал от этой бабы не меньше, чем от жены.

Сегодня я одет как бегун, чтобы не вызывать ненужных подозрений. Я не бегал с тех пор, как ушла Пич, и здорово растерял форму. Приходится делать передышки. Я с половины пятого на ногах, в наушниках – голос Ники, чтобы не отвлекаться. Наматываю круги: вниз по Коламбус-авеню, направо по Семьдесят седьмой улице, мимо пустующей детской площадки, опять направо на Амстердам-авеню и снова направо на Семьдесят восьмую, мимо школы, а потом все заново. Не знаю, сколько раз я уже пробежал, когда наконец увидел Ники. Он выглядит ужасно, сгорбившийся, взгляд в землю, только теперь мне его уже не жалко. Его страдания – заслуженная кара за грехи (за тебя).

Фотография у него в компьютере, должно быть, старая, потому что девочки выглядят старше, чем там. Младшую, Эми (которую они родили в надежде предотвратить развод), Ники держит за руку, старшая, Мэк, (которую завели, как положено, сразу после свадьбы) идет впереди. Мне надо дождаться и проследить, куда он пойдет дальше. Я останавливаюсь и бегу на месте – никто ничего не заподозрит: на мне спортивная форма, очки и наушники. Чем-чем, а бегунами в Верхнем Вест-Сайде никого не удивишь.

Ники заходит вместе с дочками в школу. Что за фигня? Где это видано, чтобы родителей пускали внутрь?! Когда я был маленький, меня никто не водил за ручку. Никого не водили за ручку! Мать стояла в сторонке, я махал ей и улыбался – мол, у меня всё в порядке; она отворачивалась, тут же забывая обо мне, и отчаливала к своему психотерапевту, или в спортзал, или бог знает куда еще. Давай, Ники, выходи. Я же не могу вечно топтаться на месте. У нас с тобой еще есть дела, а времени в обрез, потому что у тебя завтра сеанс, но я решил, что его не будет.